Оставив хищницу, Винтар полетел обратно к Ровене.
— Пусть твои друзья работают ногами. Надо уплыть подальше отсюда.
Она передала его слова мужчинам, и они стали медленно удаляться от места кровавой бойни.
Винтар взлетел повыше и оглядел горизонт. Там показалось еще одно торговое судно. Спустившись к капитану, Винтар проник в его разум, отстранив мысли о жене, детях, пиратах и неблагоприятных ветрах. На корабле было двести гребцов и тридцать матросов, а шел он с грузом лентрийского вина в наашанский порт Виринис.
Винтар пробрался в тело капитана, нашел в легком небольшую злокачественную опухоль и направил природные защитные силы на борьбу с ней. Поднявшись обратно в мозг, он заставил капитана повернуть корабль на северо-запад.
Капитан был добрый человек, и это сказывалось на его мыслях. У него было семеро детей, и младшая дочка болела желтой лихорадкой, когда он вышел в море. Он молился о ее выздоровлении.
Внушив новый курс ни о чем не ведающему капитану, Винтар вернулся к Ровене и сообщил ей о скором прибытии корабля. Потом он полетел к триреме. Пираты уже ограбили захваченное судно и дали задний ход, освобождая бушприт и оставляя пустой корабль на потопление.
Винтар проник в разум капитана и отшатнулся — столь страшны были его мысли. Обратив внимание капитана на далекое судно, Винтар вселил в его душу страх. Пирату стало казаться, что на борту чужого корабля полно солдат и судно грозит ему гибелью. Винтар оставил его и с удовлетворением услышал приказ Эарина Шада поворачивать и следовать на северо-запад.
Служитель Истока парил над Ровеной и ее спутниками, пока торговый корабль не принял их на борт. Тогда он слетал в лентрийский порт Чупиан и вылечил дочь капитана.
Лишь после этого он вернулся в храм. Настоятель сидел у его кровати.
— Как ты себя чувствуешь, мой мальчик?
— Лучше, чем когда-либо за многие годы, отец. Девушка спасена, и я вылечил еще двух человек.
— Ты вылечил трех. Прими в расчет и себя.
— Да, это верно. И я рад, что вернулся домой.
Друсс диву давался, наблюдая царящую на делянке неразбериху. Сотни людей суетились без всякого толку, валя деревья, корчуя, вырубая подлесок. Стволы падали куда попало, преграждая дорогу людям с тачками, вывозящим ветки. Дожидаясь подрядчика, он увидел, как высокая сосна рухнула на нескольких человек, выкапывавших корни. Никого, к счастью, не убило, но одному сломало руку, а другие пострадали от сильных ушибов.
Подрядчик, тощий, но с заметным брюшком, подозвал Друсса к себе:
— Ну, что ты умеешь?
— Я лесоруб.
— Тут все говорят, что они лесорубы, — устало бросил подрядчик. — Мне нужны мастера.
— И еще как нужны, я заметил.
— У меня двадцать дней на расчистку участка и еще двадцать, чтобы приготовить его под застройку. Плата — две серебряные монеты в день. — Подрядчик указал на крепкого бородача, сидящего на пне. — Это Тогрин, десятник. Он распоряжается работами и нанимает людей.
— Он дурак. Здесь непременно кого-нибудь убьет,
— Может, и дурак, зато шутки с ним плохи — никто не отлынивает, когда он рядом.
— Может, оно и так, да только вам нипочем не закончить работу в срок. Я не стану работать на человека, который сам не знает, что делает.
— Молод ты еще для таких речей. Ну а ты бы как поставил дело?
— Сдвинул бы рубщиков на запад и предоставил остальным убирать за ними. А так у вас движение скоро остановится. Вот глядите. — Друсс указал направо, где поваленные деревья легли неровным кругом, в середине которого шла корчевка. — Куда они корни денут? Дороги-то нет. Придется им ждать, пока увезут деревья, — а как лошади с волокушами проберутся к стволам?
— Правда твоя, молодой человек, — улыбнулся подрядчик. — Что ж, хорошо. Десятник получает четыре монеты в день. Займешь его место и покажешь, на что ты способен.
Друсс глубоко вздохнул. Он уже устал, пока шел сюда от города, и раны на спине ныли. Он надеялся размяться за работой — драться у него не было сил.
— Как у вас объявляют перерыв?
— К обеду мы звоним в колокол, но до полудня еще три часа.
— Велите позвонить сейчас.
— Что ж, можно для разнообразия, — усмехнулся подрядчик. — Сказать мне Тогрину, что он уволен? Друсс посмотрел ему в глаза.
— Нет. Я скажу сам.
— Ладно. Я распоряжусь, чтобы ударили в колокол. Друсс прошел сквозь царящий кругом хаос к Тогрину. Тот взглянул на него — большой, плечистый, с крепкими мускулами и тяжелым подбородком. Из-под густых бровей чернели глаза.
— Ты что, работу ищешь?
— Нет.
— Ну так убирайся отсюда. Мне тут зеваки не нужны. Звон колокола прокатился по лесу. Все прекратили работу. Тогрин выругался и встал.
— Какого... Кто ударил в колокол? — заревел он. Вокруг начали собираться люди, и Друсс сказал:
— Это я распорядился.
— И кто ж ты такой будешь9 — сощурил глаза Тогрин. — Новый десятник.
— Ну-ну, — широко ухмыльнулся Тогрин. — Стало быть, нас теперь двое. Мне сдается, один лишний.
— Согласен, — сказал Друсс и с размаху двинул его в живот. Воздух с шумом вырвался у Тогрина из легких, и он согнулся. Друсс ударил его левой в челюсть. Тогрин ничком повалился наземь, дернулся и затих.
Друсс сделал глубокий вдох. Он едва стоял на ногах, перед глазами плясали белые мушки.
Он обвел взглядом собравшихся.
— А теперь мы произведем кое-какие перемены.
День ото дня Друсс набирался сил. Мышцы рук и плеч крепли с каждым ударом топора, с каждой лопатой твердой глины, с каждым корнем, выдранным из земли. Первые пять дней Друсс ночевал прямо на делянке, в палатке, предоставленной ему подрядчиком, у него не было сил плестись три мили туда и обратно. И каждую ночь перед сном ему являлись двое: Ровена, которую он любил больше жизни, и Борча, с которым, Друсс знал, ему еще предстояло столкнуться.