— Я сожалею, сын мой, что ты претерпел столько страданий, и меня гнетет стыд за то, что я попросил тебя вернуть топор обратно. Но Кайивак опустошал всю округу, и его власть крепла день ото дня. То, что ты совершил...
— Что совершил, то и совершил, — буркнул Друсс. — Теперь твой черед выполнять уговор.
— Ровена находится в Реше и живет с солдатом по имени Мишанек. Он первый боец императора и командует наашанитами.
— Ты сказал — живет?
— Она замужем за ним, — поколебавшись, молвил жрец. Глаза Друсса сузились.
— Ложь. Ее могли принудить к чему угодно, только не к замужеству с другим мужчиной.
— Позволь мне рассказать тебе все по порядку. Как ты знаешь, я разыскивал ее долго и упорно, но безуспешно. Она словно не существовала. Нашел я ее случайно — увидел в Реше перед самой осадой и проник в ее ум. Она ничего не помнила о своей родине, совсем ничего. Я последовал за ней домой, где ее встретил Мишанек, и вошел в его сознание. У него есть друг, владеющий тайным знанием, — он-то и лишил Ровену дара провидицы. Сделав это, он заодно отнял у нее и память. Она не помнит никого, кроме Мишанека.
— Они околдовали ее. Видят боги, я заставлю их поплатиться за это. Говоришь, она в Реше? — Друсс охватил рукой топорище и привлек Снагу к себе.
— Ты не понимаешь, Мишанек — хороший человек. То что он...
— Довольно! — загремел Друсс. — Из-за тебя я больше года провел в каменном мешке с крысами. Уйди с моих глаз — и никогда больше не попадайся мне на пути.
Жрец медленно встал и попятился прочь. Он хотел сказать еще что-то, но Друсс уставил на него свои светлые глаза, и он поспешил исчезнуть во тьме.
Зибен и Эскодас молчали.
Далеко на востоке, в горах, сидел, завернувшись в шерстяной плащ, наашанский император. В свои пятьдесят четыре он казался семидесятилетним стариком — жидкие волосы поседели, глаза ввалились. Рядом сидел штабной офицер Аниндаис — небритый, с печатью поражения на лице.
Позади, на длинном перевале, замыкающий отряд сдерживал идущих по пятам вентрийцев. Военачальнику ничего не грозило... пока.
Назрин Коннитопа, Владыка Гор, император Наашанский, чувствовал вкус желчи во рту, и сердце его разъедала досада. Он обдумывал вторжение в Вентрию добрых одиннадцать лет — и вот время, казалось, приспело. Все понимали, что Горбен побит, — от последнего крестьянина до сатрапа. Все, кроме самого Горбена.
Назрин про себя проклинал богов за то, что они лишили его победы. Он и жив-то лишь потому, что Мишанек до сих пор удерживает Решу, связывая две вентрийские армии. Назрин потер лицо и увидел при свете костра, что руки у него огрубели и краска на ногтях облупилась.
— Горбена надо убить, — сказал вдруг Аниндаис голосом холодным и резким, как свистящий вокруг ветер. Назрин угрюмо уставился на своего кузена.
— Каким образом? Его армия разгромила нашу. Его Бессмертные в этот самый час бьются с нашим арьергардом.
— Нужно сделать то, о чем я говорил еще два года назад, кузен. Прибегнуть к Темному Свету. Послать за Старухой.
— Нет! Я не стану прибегать к колдовству.
— Тебе есть из чего выбирать, кузен? — с неприкрытым презрением произнес Аниндаис.
Назрин проглотил комок в горле. Аниндаис — человек опасный, а побежденному императору нечем себя защитить.
— Колдовство приносит зло и тем, кто им пользуется, — примирительно сказал он. — Демонам за услуги платят кровью
Светлые глаза Аниндаиса блеснули при свете костра.
— Когда Реша падет, Горбен наверняка двинется в Наашан. Прольются реки крови. Кто защитит тебя тогда, Назрин? Наша армия рассеяна, лучшие войска заперты в Реше, где их скоро перебьют. Смерть Горбена — единственная наша надежда: в этом случае вентрийцы передерутся между собой, выбирая нового правителя, и мы получим время, чтобы собраться с силами и начать переговоры. Каким еще способом мы можем его убрать? А Старуха, говорят, всегда добивается своего.
— «Говорят, говорят», — передразнил император. — Может, ты и сам пользовался ее услугами? Уж очень вовремя умер твой брат, — Сказав это, Назрин тут же пожалел о своих словах. Аниндаиса не стоило обижать и в лучшие времена, не говоря уж о нынешних.
Но кузен, к его облегчению, лишь широко улыбнулся и обнял императора за плечи.
— Ах, кузен, ты был так близок к победе. Ты храбро сражался — воздаю тебе за это честь. Но времена меняются, а с ним и нужды.
Кинжал сверкнул при свете огня. Император не успел ни защититься, ни вскрикнуть — клинок вошел ему меж ребер прямо в сердце.
Боли не было, была свобода. Император обмяк, прислонив голову к плечу Аниндаиса. Тот погладил его по волосам, и это было последнее, что Назрин испытал в жизни, — последнее утешение.
Аниндаис оттолкнул от себя труп и встал. Из мрака вышла старуха, одетая в плащ из волчьих шкур. Став на колени у тела, она погрузила костлявые пальцы в кровь и облизнула их.
— Ах, эта кровь королей! Она слаще вина.
— Хватит этого, чтобы принести жертву? — спросил Аниндаис.
— Для начала сойдет. — Старуха вздрогнула. — Холодно здесь, не то что в Машрапуре. Я, пожалуй, вернусь туда, когда все будет кончено. Скучаю по дому.
— Как ты его убьешь? — спросил Аниндаис.
— Вдохнем в это дело поэзию. Он принадлежит к дому, в гербе которого значится медведь, и я пошлю к нему Калита.
Аниндаис облизнул сухие губы.
— Но ведь Калит — всего лишь страшная сказка?
— Хочешь увидеть его собственными глазами? Могу устроить.
— Нет-нет, я тебе верю.
— Ты мне нравишься, Аниндаис. В тебе нет ни единой хорошей черты — это редкость. Поэтому я сделаю тебе подарок и ничего не возьму взамен. Оставайся со мной, и ты увидишь, как Калит убьет вентрийца. Пойдем.