Друсс-Легенда - Страница 81

— Она его любит, — хрипло, через силу выговорил Друсс.

Зибен с глубоким вздохом сел рядом с ним.

— Если у нее отняли память, она не совершила измены. Она тебя просто не помнит.

— Я понимаю и не держу на нее зла — как бы я мог? Ее Душа... я не могу этого объяснить, поэт. Она не знает, что такое ненависть, алчность или зависть. Она мягкая, но не слабая, заботливая, но не глупая. — Друсс выбранился и потряс головой. — Нет, не могу объяснить.

— У тебя прекрасно получается, — тихо сказал Зибен.

— Когда я с ней, мой огонь меня не жжет. Гнев утихает. — В детстве я не выносил, когда надо мной смеялись. Я был большой и неуклюжий, бил горшки, спотыкался о собственные ноги. Когда люди смеялись над этим, мне хотелось... ну, не знаю... раздавить их. Но однажды мы с Ровеной пошли в горы. Был дождь, я оступился и плюхнулся носом в лужу. Ровена залилась громким смехом, а я сел и стал смеяться вместе с ней. И до чего же это было хорошо, поэт, до чего же здорово.

— Она и теперь близко, Друсс, — за той стеной.

— Да, знаю. И что же? Влезть на эту стену, убить мужчину, которого она любит, а потом прийти к ней и сказать: «Вот он я — помнишь меня?» Победа будет не за мной, как ни кинь.

— Всему свой черед, дружище. Реша падет, это неизбежно. Судя по словам Оликвара, Мишанек будет драться до конца, пока не погибнет. Тебе не нужно его убивать — его судьба уже решена. И Ровене будет нужен кто-то рядом. Я не могу тебе советовать, Друсс, — я ни разу не любил по-настоящему и завидую тебе. Но давай подождем до завтра, ладно?

Друсс кивнул и испустил глубокий вздох.

— Подождем до завтра.

— Горбен хочет видеть тебя. Пойдем? Бодасен тоже там, и будет много вина и вкусной еды.

Друсс встал и взял Снагу. Лезвия блеснули при свете жаровни, горящей посреди шатра.

— Лучшим другом человека считают собаку, — сказал Зибен, отступив на шаг.

Друсс, не ответив ему, вышел в ночь.

Мишанек вышел из ванны. Ровена стояла, держа наготове халат. Улыбнувшись, она смахнула с плеча мужа два розовых лепестка. Мишанек сунул руки в рукава, затянул атласный пояс и обернулся к ней. Взял ее за руку, вышел с ней в сад. Ровена прильнула к нему, а он обнял ее и поцеловал в лоб. От него пахло розовым маслом, и она обвила его руками, зарывшись в мягкие складки халата. Потом запрокинула голову и заглянула в его карие глаза:

— Я люблю тебя.

Он взял ее за подбородок, приник к ней долгим поцелуем. Его губы пахли персиками, которые он ел, пока нежился в ванне. Но в поцелуе не было страсти, и Мишанек скоро отстранился.

— Что случилось? — спросила она.

Он пожал плечами, улыбаясь через силу.

— Ничего. — Зачем ты так? Не выношу, когда ты мне лжешь.

— Осаде скоро конец. — Он подвел ее к круглой скамейке под цветущим деревом.

— И когда же ты думаешь сдаться?

— Когда получу приказ.

— Но сражаться дальше нет смысла. Война окончена. Если ты поговоришь с Горбеном, он разрешит нам уйти. Ты покажешь мне свой дом в Наашане. Ты давно обещал свозить меня в свое поместье около Озер — говорил, что тамошние сады ослепят меня своей красотой.

— Да, это правда. — Он обхватил ее за талию и приподнял, коснувшись губами ее губ.

— Поставь меня. У тебя швы разойдутся, ты же слышал, что сказал лекарь.

— Слышал, — хмыкнул он. — Ничего, рана уже почти зажила. — Он поцеловал ее еще два раза, поставил на землю, и они двинулись дальше. — Нам надо поговорить, — сказал он и умолк, устремив взгляд на звезды.

— О чем?

— О тебе. О твоей жизни. Ровена, взглянув на него, увидела, как напряжено его освещенное луной лицо, как крепко стиснуты челюсти.

— Моя жизнь — это ты. Другой мне не надо.

— Мы не всегда получаем то, что нам надо.

— Не говори так!

— В свое время ты была хорошей пророчицей. Кабучек брал за твои услуги двести монет серебром. Ты никогда не ошибалась.

— Знаю, ты мне уже говорил. Но какая теперь от этого польза?

— Очень большая. Ты родилась в Дренае, и работорговцы увезли тебя оттуда. Но был один мужчина...

— Не хочу этого слушать. — Ровена оставила Мишанека и отошла к пруду.

Мишанек остался на месте, но его слова последовали за ней:

— Он был твоим мужем.

Ровена села у воды и провела по ней пальцами, пустив рябь по лунной глади.

— Человек с топором, — глухо произнесла она.

— Так ты его помнишь? — спросил Мишанек, садясь рядом с ней.

— Нет. Но я видела его однажды у дома Кабучека — и еще раз, во сне, когда он был в темнице.

— Он уже вышел из темницы, Патаи. Он здесь, во вражеском лагере. Это Друсс, первый боец Горбена.

— Зачем ты говоришь мне все это? — Она повернулась всматриваясь в его лицо при луне. В своем белом одеянии он казался призрачным, почти бестелесным.

— Ты думаешь, мне этого хочется? Лучше бы мне выйти на льва с голыми руками, чем вести этот разговор. Но я люблю тебя, Патаи. Люблю с первой нашей встречи. Я увидел вас с Пудри в коридоре дома Кабучека, и ты предсказала мне судьбу.

— Что же я тебе сказала?

— Что я женюсь на женщине, которую полюблю, — улыбнулся он. — Но теперь это уже не важно. Мне думается, ты скоро встретишься со своим... первым мужем.

— Я не хочу. — Ее сердце сильно забилось, и ее охватила слабость.

Мишанек обнял ее.

— О нем я мало что знаю, зато тебя знаю хорошо. Вы дренаи, и ваши обычаи отличаются от наших. Ты не знатного рода — значит, скорее всего вышла замуж по любви. Подумай: Друсс вот уже семь лет гоняется за тобой по свету. Должно быть, он крепко любит тебя.

— Я не хочу говорить об этом! — в панике воскликнула она и хотела встать, но Мишанек удержал ее.