Бодасен, ожидая разрешения заговорить, бросил быстрый взгляд на лицо императора. Горбен был мрачен.
— Это в самом деле Друсс? — спросил он.
— Да, государь
— Даже он теперь против меня.
— Он дренай, государь.
— Ты возражаешь мне, Бодасен?
— Нет, государь, конечно, нет.
— Это хорошо. Я хочу, чтобы Друсса привели ко мне на суд. Такую измену следует карать без промедления. Ты понял меня?
— Да, государь.
— Дренаи уступят нам дорогу?
— Думаю, что нет, государь. Но расчистить ее будет недолго, даже если Друсс с ними. Может быть, приказать людям разойтись и разбить лагерь?
— Нет. Пусть постоят еще немного в строю. Пусть дренаи видят их силу и мощь.
— Да, государь. — И Бодасен попятился прочь.
— Ты все еще предан мне? — спросил вдруг Горбен.
— Как всегда, государь, — ответил Бодасен. Внезапно у него пересохло в горле.
— Но Друсс был твоим другом.
— Это правда, государь, но я не поколеблюсь привести его к вам в цепях. Если же он будет убит, я представлю вам его голову.
Император кивнул и обратил свой раскрашенный лик к перевалу.
— Я хочу, чтобы в живых не осталось никого, — прошептал он.
Дренаи строились в ряды в холодной предрассветной дымке, каждый с круглым щитом и коротким мечом. Сабель не брали, ибо в тесном строю длинный рубящий клинок столь же опасен для друга, как и для врага В беспокойстве люди то и дело поправляли застежки панцирей или вдруг обнаруживали, что бронзовые поножи затянуты слишком туго или слишком свободно. Плащи снимали и укладывали плотными красными свертками позади строя. И Друсс, и Дельнар знали, что в это время мужество солдата подвергается величайшему испытанию. Горбен может предпринять что угодно. Кости бросает он. Дренаям остается только ждать.
— По-твоему, они атакуют, как только взойдет солнце? — спросил Дельнар.
Друсс покачал головой.
— Нет, едва ли. Он промедлит еще с час, чтобы нагнать на нас страху. Но с ним опять-таки ничего нельзя предсказать заранее.
Двести человек в передней шеренге испытывали сходные чувства, но с разной силой. Гордость за то, что их отличили, и страх, что они умрут первыми. Одни сожалели о том, что не писали домой неделями, другие — что покинули друзей и родных с недобрыми словами. Много о чем думали они в эти минуты.
Друсс занял место в середине шеренги, между Диагорасом и Сертаком.
— Расступитесь немного, — сказал он им. — Мне нужно место для размаха.
Шеренга раздалась, и Друсс расправил плечи, дав волю мускулам рук и спины. Небо светлело, и он выругался. Мало того, что защитники в меньшинстве, так еще солнце будет светить им в глаза.
За ручьем чернокожие пантиане точили свои копья. Среди них не чувствовалось страха. Белых мало, думали воины, и скоро они побегут, как антилопы от пожара в саванне. Горбен подождал, пока солнце взойдет над горами, и лишь тогда отдал приказ наступать.
Пантиане вскочили на ноги, испустив полный ненависти вопль, и крик пронесся над перевалом, захлестывая защитников.
— Слушайте! — проревел Друсс. — В этом крике слышится не сила, а ужас!
Пять тысяч воинов ринулись вперед, и бешеный топот их ног по камню вызвал эхо высоко в горах.
Друсс плюнул и закатился густым хохотом, заражая им своих соседей.
— Боги, как мне этого недоставало! Ну, идите же, коровьи дети! Пошевеливайтесь!
Дельнар в середине второй шеренги улыбнулся и обнажил меч.
Враг был всего лишь в сотне шагов. В третьей шеренге все смотрели на Архитаса. Он поднял руку. Воины сложили щиты и выпрямились с зазубренными дротиками в руках — у ног каждого лежало пять штук таких.
Пантиане надвигались.
— Давай! — вскричал Архитас, и двести смертоносных снарядов врезались в черную массу. Архитас взревел: — Еще!
Передние ряды бегущих с воплем рухнули под ноги задним. Атака захлебнулась — чернокожие спотыкались о своих упавших товарищей, а стены перевала, сужаясь, как шейка песочных часов, не давали им развернуться.
Оба войска сошлись в рукопашной.
Друсс, отведя топором нацеленное на него копье, ударил по плетеному щиту, разрубив и щит, и скрытое им тело. Чернокожий только ахнул, когда Снага сокрушил ему ребра. Друсс выдернул топор, отразил новый выпад и рубанул противника по лицу. Рядом Сертак отбил копье щитом и ловко вонзил свой меч в лоснящуюся черную грудь. Копье задело ему бедро, но он не почувствовал боли. Ответный удар — и его противник свалился в растущую гору трупов.
Пантианам, стремящимся прорвать оборону, приходилось теперь карабкаться по телам своих собратьев. Камень перевала сделался скользким от крови, но дренаи держались стойко.
Высокий черный воин отшвырнул плетеный щит, перескочил через мертвых с поднятым копьем и бросился на Друсса. Снага вонзился в грудь пантианина, но устремленное вперед тело вырвало своею тяжестью топор из рук Друсса. Увидев перед собой острие другого копья, Друсс отвел его руками в кольчужных перчатках и нанес нападавшему сокрушительный удар в челюсть. Враг обмяк. Друсс ухватил его за глотку и пах, поднял над головой и швырнул через гору трупов на лезущих вперед воинов, а после вырвал топор из тела убитого.
— А ну, ребята, — взревел он, — давайте-ка отправим их восвояси!
Топча убитых, он принялся рубить налево и направо, пробивая брешь в рядах пантиан. Диагорас, не веря собственным глазам, выругался и устремился на подмогу.
Дренаи хлынули вперед, карабкаясь через мертвых врагов, с обагренными мечами и мрачными лицами.
Пантиане, бывшие в середине, тщетно пытались дать отпор безумцу с топором — к нему прибывали все новые и новые дренаи. Страх охватил ряды чернокожих, подобно чуме.