Друсс-Легенда - Страница 66

— Может, и так — но тебе-то какое дело? Или ты странствуешь по свету, чтобы исправлять зло и защищать невинных? Этому ты посвятил свою жизнь?

— Нет, хотя и стоило бы.

Друсс задумался. Шадак снабдил его сводом правил и внушил ему, что без этих железных рамок он, Друсс, будет не лучше всякого разбойника. А тут еще отец, Бресс, всю жизнь проживший под страшным гнетом своего происхождения. И наконец, дед, Бардан, которого демон превратил в одного из самых гнусных и ненавидимых злодеев прошлого. Жизни, слова и дела этих троих создали воина, который теперь сидит перед Варсавой. Но у Друсса не было слов объяснить все это, а он, к собственному удивлению, хотел бы объяснить, хотя никогда не испытывал такой нужды с Зибеном или Бодасеном.

— У меня не было выбора, — сказал он наконец.

— То есть как?

— Я был рядом — а больше никого не было.

Видя полное непонимание Варсавы, Друсс отвернулся и стал смотреть в ночное небо. Он знал, что поступил неразумно, но ему было хорошо, оттого что он спас старика и девочку. Пусть это неразумно — зато правильно.

Варсава встал и ушел в пещеру, оставив его одного. Подул холодный ветер, чувствовалось приближение дождя. В такую же холодную ночь много лет назад Друсс с отцом заночевали в горах Лентрии. Друсс был очень мал тогда, лет семи или восьми, и несчастен. Вокруг отцовской мастерской в маленькой деревушке собирались люди, они громко кричали. Друсс думал, что отец сейчас выйдет и прогонит их, но тот, как стемнело, собрал скудные пожитки и увел мальчика в горы.

«Почему мы убегаем?» — спросил Друсс. «Потому что они хотят поджечь наш дом». — «Взял бы и убил их». — «Не говори так, — отрезал Бресс. — В большинстве своем они хорошие люди, но им страшно. Поищем место, где о Бардане никто не слыхал». «А вот я ни от кого бы не стал бегать», — заявил мальчуган, и Бресс вздохнул. В это время к их костру подошел человек — старый, лысый, одетый в лохмотья, но с яркими, живыми глазами.

«Можно к вам?» — спросил он, и Бресс радушно принял его, угостил вяленым мясом, травяным настоем. Друсс уснул под их разговор, но несколько часов спустя проснулся. Бресс спал, а старик сидел у костра, подкладывая хворост в огонь. Друсс вылез из-под одеял и сел рядом с ним.

«Темноты боишься, мальчик?» — «Я ничего не боюсь». — «Это хорошо, а я вот боюсь. Темноты, голода и смерти. Всю жизнь боюсь — не того, так другого». — «Почему?» — спросил мальчик. Старик засмеялся: «Вот так вопрос! Хотел бы я знать, как на него ответить».

Старик бросил хворост в огонь, и Друсс заметил шрамы на его правой руке. «Откуда они у тебя?» — «Почти всю жизнь я был солдатом, сынок. Дрался с надирами, с вагрийцами, с сатулами, с пиратами и разбойниками. С кем только не доводилось скрещивать меч». — «А говоришь, что ты трус». — «Этого я не говорил, сынок. Я сказал, что боюсь, — а это совсем другое дело. Трус — это тот, кто знает, как должен поступить, но боится. Таких кругом полно, но их трудно распознать, потому как хвастаться они мастера, а при случае бывают зверски жестоки». — «Мой отец — трус», — грустно вымолвил мальчик. «Если это правда, сынок, то он первый, кому удалось меня провести за долгое время. Может, ты о том, что он убежал из деревни? Порой бегство — самый храбрый поступок, на который может отважиться человек. Знавал я как-то одного солдата. Пил он как рыба, блудлив был как кот и лез в драку со всем, что ходит, ползает или плавает. Но потом он уверовал и сделался священником Истока. Как-то раз он шел по улице в Дренане, и человек, которого он когда-то побил в кулачном бою, подошел к нему, ударил прямо в лицо и сбил с ног. Я был при этом. Священник вскочил на ноги — и остановился. Ему очень хотелось подраться — все в нем стремилось к этому. Но он вспомнил, кто он такой, и сдержался. В его душе царило такое смятение, что он залился слезами. И пошел прочь. Вот оно где мужество, парень». «Не вижу тут никакого мужества», — сказал Друсс. «Те, кто видел это, были того же мнения. Но ты, надеюсь, с годами поймешь: глупость остается глупостью, сколько бы народу в нее ни верило».

...Друсс вернулся к настоящему. Он не знал, почему ему вспомнилась эта встреча, но воспоминание оставило в нем горький, печальный осадок.

Глава 2

В горах разразилась гроза. Пещера сотрясалась от раскатов грома, дождь загнал Друсса обратно в убежище. Копья молний озаряли все вокруг, меняя природу ночи. Мирный лес, где росли сосны и вязы, превратился в пристанище нечисти, уютные домики в долине казались надгробиями в преддверии ада.

Буйный ветер шатал деревья, и стадо оленей неслось по лесу, шарахаясь от ударов молнии. Одно дерево точно взорвалось изнутри, расколовшись надвое. Пламя охватило расщепленный ствол, но тут же угасло под проливным дождем.

Дулина подползла к Друссу и прижалась к нему. Шов у него на боку натянулся, но он не отстранился и обнял девочку за плечи.

— Это только гроза, малютка, она не причинит нам вреда.

Девочка молчала, и он посадил ее на колени, прижав к себе. Она была горячая, будто в жару.

Друсс заново ощутил свою потерю. Где-то теперь Ровена в эту темную бурную ночь? Бушует ли гроза там, где спит она, или все спокойно? Горюет ли она о Друссе, или он превратился для нее в смутное воспоминание из прошлой жизни?

Девочка уснула, уткнувшись головой в сгиб его руки.

Держа ее крепко, но бережно, Друсс отнес ее к огню, уложил на одеяло и сунул в костер остаток дров. Старый лудилыцик проснулся и сказал:

— Ты добрый человек.

— Как твоя нога?

— Болит, но не беда — заживет. А ты что-то грустен, друг мой.

— Такие уж грустные теперь времена.