Друсс-Легенда - Страница 67

— Я слышал, как ты говорил со своим другом. Жаль, что ты, помогая нам, лишился возможности помочь другим. Хотя я ничего менять бы не стал. — Старик улыбнулся.

— Я тоже, — усмехнулся Друсс.

— Я Рувак-Лудилыцик. — Старик протянул костлявую руку. Друсс пожал ее и сел рядом.

— Откуда ты?

— Родом-то? Из Матапеша, далеко на восток от Наашана и к северу от Опаловых Джунглей. Но я из тех, кому охота повидать новые горы. Люди думают, что все горы одинаковы, — ан нет. Одни зеленые и плодородные, другие увенчаны снегами и льдом. Одни остры, как мечи, другие от старости округлились и сжились с вечностью. Я люблю горы.

— Что случилось с твоими детьми?

— С детьми? Откуда у меня дети? Я и женат-то никогда не был.

— Разве Дулина — не твоя внучка?

— Нет. Я подобрал ее около Реши. Ее бросили, и она умирала с голоду. Хорошая девчонка, я ее очень люблю. Мне вовек не расплатиться с тобой за ее спасение.

— Не надо мне никакой платы.

— Это ты брось, дружище, — погрозил пальцем старик. — Ты подарил жизнь и ей, и мне. Я не люблю гроз, но на эту гляжу с великим удовольствием. Не приди ты в эту лощину, мне бы конец, а Дулину тоже, вероятно, убили бы, надругавшись сначала над ней. Как прекрасна эта гроза. Никто еще не делал мне таких подарков. — Старик говорил со слезами на глазах, но Друсс вместо приятного чувства испытал стыд. Настоящий герой, по его мнению, пришел бы на помощь этим несчастным из сострадания и ради торжества справедливости — Друсс же знал, что помог им не поэтому.

Совсем не поэтому. Дело-то он совершил доброе, а вот причина... Друсс потрепал старика по плечу и вернулся к устью пещеры. Гроза уходила на восток, и дождь утихал. На душе у Друсса было тоскливо. Он жалел, что с ним нет Зибена. Поэт, как ни бесил порой Друсса, обладал даром поднимать ему настроение.

Но Зибен отказался сопровождать его, предпочтя удовольствия городской жизни утомительному путешествию через горы в Решу. Впрочем, трудности пути были только предлогом.

«Давай заключим договор, старый конь, — сказал Зибен в тот последний день. — Избавься от топора, и я переменю решение. Зарой его, брось его в море — мне все равно, куда ты его денешь». — «Неужели ты веришь во всю эту чушь?» — «Друсс, я видел это своими глазами. Он погубит тебя — во всяком случае, того человека, которого я знаю».

Теперь у Друсса ни топора, ни друга, ни Ровены. Друсс не привык отчаиваться, но сейчас чувствовал себя потерянным. Что пользы ему от его хваленой силы?

Занялся рассвет, мокрая от дождя земля заблестела. Дулина вышла к Друссу и сказала весело:

— Я видела чудный сон. Приехал рыцарь на белом коне и взял меня с собой на седло. Потом снял свой золотой шлем и сказал: «Я твой отец». И увез меня в свой замок. Мне никогда еще не снилось такое. Как ты думаешь, сон сбудется?

Друсс не ответил ей. Он смотрел на вооруженных людей, идущих через лес к пещере.

Мир сделался совсем маленьким — не осталось ничего, кроме боли и тьмы. Лежа в темнице без окон, Друсс слышал возню невидимых крыс, шмыгавших по его телу. Свет появлялся здесь лишь в конце дня, когда тюремщик проходил по коридору и тоненький луч его фонаря проникал сквозь решетку в двери. Только в эти мгновения Друсс мог видеть, что его окружало: потолок в четырех футах над полом, каморку, не больше шести квадратных футов. Со стен капала вода, было холодно.

Друсс согнал крысу с ноги, и боль накатила на него с новой силой. Он с трудом мог двигать шеей, правое плечо опухло и было горячим на ощупь. Он не знал, целы ли у него кости, и его бил озноб.

Сколько же дней он тут? Он насчитал шестьдесят три, но потом сбился. Пусть будет семьдесят, решил он, и начал счет снова, но в голове у него мутилось. Иногда ему мерещились родные горы, голубое небо, свежий северный ветер, холодящий лоб. Иногда он пытался вспомнить что-то из прошлого.

«Я сломлю тебя, и ты сам будешь молить о смерти», — сказал ему Кайивак в тот день, когда Друсса приволокли в замок. «Не дождешься, урод».

Кайивак жестоко избил его тогда, молотя кулаками по лицу и телу. Друсс со связанными руками и тугой петлей на шее мог только терпеть.

Первые две недели его держали в более просторном помещении. Стоило ему уснуть, как его начинали избивать дубинками. Одного мучителя ему удалось схватить за горло и треснуть головой о стену. Но ему перестали давать еду и питье, сила его истощилась, и он лишь сворачивался в комок под ударами.

Потом его бросили в эту нору, и он с ужасом смотрел, как вход закупоривают каменной глыбой. Каждые два дня тюремщик просовывал сквозь узкую решетку кусок черствого хлеба и чашку с водой. Дважды Друсс ловил крыс и съедал их сырыми, раня губы их острыми косточками.

Теперь он жил ради тех мгновений света, когда тюремщик поднимался во внешний мир.

— Других мы тоже поймали, — сказал как-то раз тюремщик, когда принес хлеб. Но Друсс ему не поверил. Кайивак непременно велел бы выволочь его отсюда, чтобы убить пленников у него на глазах.

Варсава просунул девочку в трещину в своде пещеры, а Друсс помог ему втащить туда Равака. Друсс собирался последовать за ними, но враги уже ворвались в пещеру — и он бросился им навстречу...

Их было слишком много, в конце концов они повалили его дубинками. Его принялись молотить кулаками и сапогами — очнулся он с веревкой на шее и связанными руками. Когда его тащили за лошадью, он то и дело падал, и веревка впивалась в шею.

Варсава описал Кайивака как чудовище, и это было как нельзя более верно. Вожак, семи футов ростом, имел невероятно широкие плечи, а ручищи были толщиной с ляжку обыкновенного человека. Глаза были темные, почти черные, и на правой стороне головы не росли волосы — белую кожу там покрывали рубцы, которые могли остаться только после сильного ожога. Глаза горели безумным огнем, к трону с высокой спинкой слева был прислонен топор...